Чуйка

А.М.

День был очень тяжёлым вследствие такого же тяжёлого похмелья. Кое-как доработав до обеда, я сослался на несуществующие дела за пределами конторы и благополучно смылся. Зайдя в скромную, но вместе с тем опрятную и уютную пивнушку, куда периодически заглядывал, я расположился в уголочке за деревянным столиком. После пары кружек пива я уже собирался было уйти, раздумывая, отправиться ли домой или вернуться в контору, как вдруг в рюмочную буквально влетел высокий, солидный мужчина лет 35-ти. Его лицо да и вся фигура, жесты выражали запредельный восторг и какую-то вселенскую доброту. В миг он очутился у стойки и с улыбкой начал спрашивать что-то у хозяйки заведения, одновременно разглядывая посетителей. Их, к слову, было немного. Мне было несколько неудобно рассматривать незнакомого человека, поэтому я перевёл взгляд. Неожиданно мужчина оказался у моего столика, быстро спросил моего разрешения сесть и тут же устроился напротив меня, поставив на стол бутылку коньяка.

— Прошу прощения, что нарушил ваше уединение, но знаете, так хочется с кем-то посидеть, просто поговорить или выпить, а я, как назло, в незнакомом городе — я в командировке здесь, — что просто хоть плачь! — Мужчина расхохотался. — Не с деловыми же партнёрами пить! — И вновь заразительный смех.

Поначалу я слушал его настороженно, ожидая какого-нибудь подвоха — как-никак незнакомый человек сам подсел к тебе в пивнушке, навязался, так сказать. В общем, можно было ожидать чего угодно, вплоть до интимных предложений; я даже вспомнил похожую историю, рассказанную как-то одним моим товарищем. Особенно я напрягся, когда незнакомец (впрочем, он представился Николаем) предложил выпить коньяка, от чего я вежливо отказался. Вопреки ожиданиям он ничуть не смутился и, неизменно сопровождая каждую рюмку незамысловатым, но при этом обязательно душевным тостом, выпил несколько порций. Говорил он обо всём подряд и, удивительное дело, слушать его было интересно — по всему было видно, что его так и распирает от превосходного настроения и желания нежно обнять весь белый свет. При этом как-то так получалось, что даже во время речи добродушная, располагающая к себе улыбка не покидала его лица. Постепенно я к нему проникся, и бутылку коньяка мы допивали уже вдвоём. На столике мгновенно появилась вторая. На мои робкие возражения он лишь махнул рукой:

— У меня праздник!

Не знаю точно, сколько мы просидели в тот день и сколько выпили, но на следующий день я очнулся дома в жутком состоянии — очевидно было, что после коньяка мы пили ещё что-то и, скорее всего, в больших количествах. Из всего того, что говорил мне Николай, в памяти осела одна история. Сейчас я не уверен даже, на самом ли деле он мне её рассказывал, впрочем, всякое может быть. Привожу её так, как сам помню.

***

Это случилось почти четыре года назад. В то время я много работал, так как ни видел ничего, кроме этого. Даже друзей настоящих у меня не было: так, коллеги, с которыми можно было потрещать за пивом в пятницу вечером. Конечно, ничего плохого я про них сказать не могу, но просто не было между нами какого-то, я не знаю, родства что-ли. Оно бывает только у тех людей, которые вместе пережили что-то (неважно, хорошее или плохое) для них очень значимое, сильное. То, что непременно объединяет людей. Совместная драка, например, когда двое против четверых. Настоящие мои друзья — ещё с детства — по большей части остались в небольшом городишке, окружённом лесом и заброшенными полями, откуда я родом. Правда, после смерти родителей я там был лишь пару раз. Сёстры мои повыходили замуж и разъехались по городам; была да и есть ещё какая-то дальняя родня, о которой я совсем сейчас плохо знаю. Небольшая квартирка в двухэтажном доме, где мы жили, давно уже принадлежала другим людям. Хотя, наверное, там вряд ли что-то изменилось.

В общем, когда в сентябре мне позвонила наша соседка тётя Надя, я не сразу её вспомнил. Не знаю, откуда она взяла номер моего телефона, хотя это неважно. Я искренне обрадовался её звонку, а оказалось, что совершенно зря. Она сообщила, что мой школьный товарищ Олег, её племянник, которого она воспитала как родного сына, погиб. Я пробормотал что-то насчёт соболезнований, ещё не понимая до конца, что это значит. А потом стало до одури тошно от всего. Когда я без причины наорал на кого-то из подчинённых, понял, что мой мир кардинально изменился. Я вспомнил, как мы с Олегом впервые попробовали портвейн, и меня рвало потом, а мать стегала ремнём по спине. Вспомнил, как играли в футбол в любую погоду, особенно зимой, когда резиновый мяч на морозе превращался в камень и даже через валенок было больно по нему пинать. Вспомнил, как Олег вытащил меня из воды, когда я начал тонуть, хотя сам плавал хуже меня. Много чего вспомнилось мне в тот день. Помню, что я зарычал в своём кабинете не знаю на кого или на что, наверное, просто от бессилия что-то изменить.

Короче говоря, я на всё плюнул, взял за свой счёт и поехал в родной городок на похороны своего товарища, с которым при жизни проститься не успел. Так уж получилось, что на похороны я опоздал на сутки, и в этом не было моей вины — просто так произошло. Я не стал тревожить тётю Олю, а зашёл к своему однокласснику Максиму, который должен был быть на похоронах. У него в гостях был ещё один человек, которого я не знал — они выпивали. Выпил с ними и я. Помянули Олега, потом взяли такси и поехали на кладбище. По дороге я взял ещё водки. Макс сразу указал на свежую могилу с деревянным крестом. Вновь помянули. И тут так мне стало горько, что я расплакался. Честно говоря, к тому времени я был уже изрядно пьян, впрочем, как и мои товарищи. Помню, что я пил, почти не закусывая, и всё повторял: «Олежка, дружище, как же так...»

И тут мне подумалось, что я ведь завтра-послезавтра уеду, а Олег останется навсегда лежать в этой могиле. Словно чуйка какая толкнула меня на это. «Ребят, говорю, давай раскопаем могилу, я ведь вчера не был здесь на похоронах — не успел просто, хоть прощусь со своим другом по-человечески, а потом обратно зароем». Макса с его приятелем уговаривать не пришлось, словно они только этого и ждали. Мигом они слетали к будке, где хранились инструменты бойцов ритуальной конторы и притащили лопаты и верёвки. В какие-то минуты мы раскопали свежую могилу, потом с трудом вытащили гроб. У меня в горле стоял комок, и щёки были мокрыми от слёз.

Мы аккуратно сняли крышку гроба, и... я обомлел — в гробу лежала девушка! Я вопросительно посмотрел на Макса, но он был удивлён не меньше меня. Какое-то время мы стояли в оцепенении, затем отошли от гроба, выпили, и кто-то из нас, может, даже я сам, спросил: «А где же Олег?» Нелепая немая сцена была внезапно прервана — у мёртвой девушки вдруг дёрнулась рука! Приятель Макса стал медленно пятиться назад, его губы шевелились, словно он хотел что-то сказать и не мог. Сам Макс, сделав пару шагов в сторону, осел на землю и застыл в каком-то неестественном положении. Я, как заворожённый, смотрел на покойницу; откуда-то выплыли мысли, что у мертвецов бывают судороги, мышечные сокращения и что-то такое в том же духе. И тут девушка открыла глаза, приподнялась из гроба, и глянула в нашу сторону. Здесь я отключился.

***

Не подумай, ничего мистического в этой истории нет, всё оказалось проще простого. Девушка — её зовут Ольга — случайно упала с крыльца своего дома, потеряла сознание и впала в летаргический сон. Прибывшая бригада медиков по ошибке констатировала смерть. По правилам «труп» нужно было везти на вскрытие в морг, но местный патологоанатом вторую неделю пребывал в запое, поэтому возить тело туда-сюда просто не стали. И аккурат в тот день, когда я приехал попрощаться со своим другом, её чинно-благородно похоронили, как раз рядом с могилой Олега. Ну и Макс, понятное дело, могилы перепутал, вот мы и вытащили гроб с девушкой. А она возьми да и очнись!

Ты будешь удивлён, но мы с Ольгой теперь муж и жена. Она сейчас, кстати, постоянно носит с собой паспорт с запиской, чтоб её не хоронили без ведома родных, ну, меня то есть. А сегодня под утро она родила мне сына — это просто какое-то вселенское счастье! Давай выпьем за моего сына! Мы назовём его Олегом.

© Константин Никифоров


проза, рассказы